Поздравляем Игоря Григорьевича Симановского с 80- летием!

Уважаемый коллега, Игорь Григорьевич!

Правление Фонда «Ветеран нефтегазстроя» имени Б.Е.Щербины
сердечно поздравляет Вас с 80-летием со дня рождения!

Нас восхищает жизненный путь: 

мальчишкой, как мог, защищал Родину, гася фашистские зажигательные бомбы;

более полувека создавал основу экономики страны - топливно-энергетический комплекс;

написал много интересных книг, замечательных стихов и песен.

Всегда бодр и жизнерадостен, заряжаешь окружающих энергией и энтузиазмом. 

Будь здоров! Живи и твори добро. Нам нужны твоё слово и твои песни!

 

Игорь Григорьевич рассказывает:

«Родился 13 апреля 1935 года в городе Балаклава Крымской АССР (ныне Балаклавский муниципальный округ Балаклавского района города Севастополя).

В 1936 году семья переехала в Москву. Поселились в двухэтажном бараке на улице Красноармейская. Тогда это была окраина Москвы - за станцией метро Сокол начиналась деревня Всесвятское...

22 июня 1945 года... Воскресное солнечное утро... Ребята играют в футбол во дворе между домом и сараями... Две сложенных из кирпичей стопки обозначают футбольные ворота. Меня, как самого маленького, поставили в ворота. У подъезда стоят два табурета, на них корыто со стиральной доской... 12 часов дня, мама в красной косынке, с покрасневшими от стирки руками в мыльной пене, бежит ко мне с криками: «Война! Война!!!» Она подбегает, крепко сжимает меня, и я утыкаюсь лицом в её мокрый от стирки клеёнчатый фартук... Ребята стоят, застывшие от сообщения, ещё не понимая, что произошло, и это что-то изменит их жизни на долгое время...

Позже я написал стихотворение с названием «Голландка»:

 Вспоминаю, было время,

У «голландки» я сидел,

Шла война... Лихое время,

Мой мальчишеский удел.

На полу замерзла тряпка,

Изо рта струится пар...

Стало муторно и зябко,

Настроение – кошмар!

Нахлобучил я «ушанку»,

Сам создам уют и «рай»,

Взял для керосина банку

И отправился в сарай.

Деревянные сараи,

Где покоились дрова,

Где лежал кусочек «рая»,

Ночью вьюга замела...

Было их всего шестнадцать,

По количеству квартир.

А мороз стоял за двадцать! –

Мой холодный «командир».

Я сугроб разгрёб лопатой,

Дверь от льда освободил,

Отогрел замок щербатый

И с трудом его открыл,

Две охапки снёс в квартиру,

С шумом в комнату занёс,

По указке «командира»

Отрывал кору берёз,

Настрогал ножом лучинок,

Бересту засунул в печь,

И дровишки керосином

Поливал, чтоб печь разжечь.

Зашипели, затрещали

Отсыревшие дрова,

Запищали о печали,

Про военные дела...

На полу намокла тряпка,

И заплакало окно.

Мне теперь уже не зябко,

Мне теперь уже тепло.

Довоенные газеты

Я наклеил на стекло.

На окопах мама где-то.

Время медленно текло...

Шторы чёрные упали,

Тускло светит синий цвет.

По слогам тогда читали

Мы полоски из газет...

Слушал чёрную «тарелку»,

Что оставили Смоленск,

Что с боями в перестрелке

Отстояли город Энск.

Строгий голос Левитана

Всех до боли волновал...

Старика и мальчугана

Ненавидеть призывал...

Я остатки чечевицы

С чёрной коркой доедал,

Ждал, что скрипнут половицы...

Возвращенья мамы ждал...

Побелённую «голландку»

С ностальгией вспомянул...

Просто, я на оттоманке

С телевизором уснул.

 

… Хорошо помню сирены, приводящие в ужас, бомбёжки. Обычно бомбёжки были в вечернее и ночное время. Москву бомбили на любой струящийся свет, поэтому москвичи завешивали окна шторами из чёрной плотной бумаги. Электрические лапочки в домах разрешались только синего цвета. По репродукторам транслировалось сообщение о начале бомбёжки, дежурные, в основном девушки, проходили по домам, стучали в окна, просили завесить окна шторами и всем пройти в бомбоубежища. Бомбоубежищ не хватало, поэтому большинство жителей Москвы во время бомбёжек укрывались в метро. Я сам много раз ночевал в тоннелях метро. Если повезёт, то спали в вагонах метро, а так – прямо на шпалах между рельсами. Когда мама уходила на рытьё окопов, мне удавалось убегать со старшими ребятами гасить песком зажигательные бомбы на чердаках домов. И я с маленьким детским ведёрком помогал засыпать эти горящие «зажигалки», как мы их называли. Мы могли различать фугасные бомбы от зажигательных...

 

Я видел в ночном небе перекрещенные лучи прожекторов, ловившие немецкие самолёты. Бегал посмотреть сбитый зенитками мессершмитт, обломки которого лежали у 167 отделения связи на Ленинградском шоссе, между метро Аэропорт и метро Динамо.

 

По улицам Москвы дежурные переносили блестящие аэростаты, наполненные водородом. Перед сообщением о бомбёжке спаренные аэростаты, между которыми была натянута сетка, отпускали в небо. Попав в незаметную в воздухе сетку, фашистские самолёты взрывались вместе с аэростатами...

 

Аэростаты переносили на длинных белых квадратных резинках, сторона которых была около сантиметра. Нам, мальчишкам, такие резинки были очень нужны для изготовления простых креплений на лыжи. Мы сшивали резинки в кольцо, потом надевали на валенки и с валенка натягивали на крепление лыж. Просто и надёжно. Но как получить резинку? Дежурные девушки, которым было лет 16 – 18, на нашу просьбу отвечали: «Вот, принесёшь химический карандаш, тогда получишь резинку». В войну химический карандаш был большим дефицитом, так как им удобно было писать письма, макали в воду и писали, а чаще, смачивали языком и писали, так что после письма языки были или синими, или фиолетовыми, по цвету грифеля. Тогда мы шли на хитрость, разводили на воде чернильный порошок, затачивали карандаш, макали его в чернила, а когда грифель высыхал, снова лезвием счищали с деревянного конуса чернила и несли на обмен. Девушки, поплевав на ладошку проводили грифелем и, убедившись, что это химический карандаш, давали нам резину для креплений, а мы быстро удирали, пока обман не был раскрыт...

 

5 декабря 1941 года началось наступление наших Советских войск на фашистских захватчиков. Мы ликовали после сообщения Юрия Левитана в сводках Советского информбюро. Это был день Сталинской Конституции. Ощущение гордости и радости переполняло нас... Позже я этому событию стихи, которые стали песней, под названием «Перелом».

 

Перелом

Ещё пока что ухают зенитки,

Ещё горит в квартирах синий свет,

И для тревоги собраны пожитки,

И окна все в полосках из газет.

Ещё в квартирах нет телеэкрана,

Он не рождён в конструкторских бюро,

Мы ждём с волненьем голос Левитана

Со сводками от СОВИНФОРМБЮРО.

Бумажная, вощёная тарелка

На гвоздике со стенки говорит

О том, что кто-то гибнет в перестрелке,

Или о том, что сбили «мессершмитт».

У моего соседа по квартире

Работает «СИ ДВЕСТИ ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ»,

Мы через треск услышали в эфире

О том, что немец начал отступать.

Декабрьская стужа лютовала,

В день КОНСТИТУЦИИ свершился ПЕРЕЛОМ.

Любимая Москва салютовала,

А это значит – начался РАЗГРОМ!

«За родину! За Сталина!» - кричали,

А надо бы за Жукова кричать.

Но этого тогда ещё не знали,

Шли просто за Россию умирать.

Повисли над Москвой аэростаты,

И в небе, как кресты – прожектора,

Строчат салютом в небо автоматы,

И слышится победное «Ура!»

Ещё болит трепещущая рана,

И памятью наполнено перо.

Я не забуду голос Левитана

Со сводками от СОВИНФОРМБЮРО.

 

Во время одной бомбёжки я не успел попасть в бомбоубежище. Натерпелся тогда страху, даже дар речи потерял! Помню, очутился в какой-то большой комнате, где было много ребятишек моего возраста и младше меня. Меня о чём-то спрашивали, а я ничего не мог вразумительного ответить. Помню автобус, поезд, который долго тащился вдоль гор. Оказалось, это уже были Уральские горы. А потом опять автобус. Я познакомился со многими ребятами и забыл про всё на свете. Привезли нас в детский дом в деревню Кашино Свердловской области.Весь сорок второй год, и до весны сорок третьего, я жил в этом детском доме, пока мама с бабушкой меня нашли и увезли домой в Москву. В том году пошёл в школу в первый класс, хотя в первом классе уже учился в деревне Кашино...

Как-то мама дала мне карточки на хлеб и рубль, на котором был изображён сталевар. Сказала купить чёрного хлеба на неделю. Я взял рубль, завернул в него карточки и зажал в кулак. До булочной в здании станции метро Аэропорт было метров 500. Очередь до булочной метров 400, примерно за здание нынешнего института МАДИ. Раньше здесь располагался Инвалидный рынок... Когда я подошёл к кассе, разжал кулак,а в вспотевшей отнапряжения ладони ничего не было. Я стоял и плакал, очередь начала шуметь на меня, потом меня вытолкали из очереди, и я побрёл домой, не зная, что скажу маме... Жили мы на первом этаже. Я постучал в окошко, подошёл к входной двери. Мама приоткрыла дверь и пристально смотрела на меня. Я молчал... Мама только строго так спросила: «Потерял?» Я, склонив голову, молчал. Тогда она мне сказала: «Иди ищи» и закрыла перед моим носом дверь. И я медленно побрёл к булочной, потом встал на колени и пополз. Я полз и вглядывался в каждую складку земли, в каждую травинку, плакал и нашёл рубль и карточки. Но это были карточки на промтовары. Кто-то потерял, как и я. На следующий день мы с мамой поехали на Тишинский рынок покупать у спекулянтов, как сказала мама, хлеб. На рынке было очень много народу. К нам подошёл на вид неприятный мужчина в шинели без пуговиц, на крючках. Он спросил: «Что надо?» Мама сказала: «Хлеба буханку». Он отстегнул пару крючков и вынул из-под шинели буханку чёрного пахучего хлеба. «Двести рублей», - сказал он. «Дорого!», - воскликнула мама. «Ну, дорого, значит, проходите, ищите дешевле, не найдёте». Мама схватила его за рукав... «Подождите», - сказала она: «Я покупаю». Мы две недели ели эту буханку хлеба. Я ощущал каждую крошку, жуя маленький кусочек, стараясь по-дольше подержать эту жидкую хлебную массу во рту. А она глоталась независимо от меня. Так я познал вкус и цену хлеба... В 1943 году в школе на уроках мы жевали жмых, которым кормили скот. Жмых – это спресованная шелуха от семечек...

Отгремели годы войны, полные ожиданий, борьбы, постоянного ощущения голода, безутешных слёз и слёз радости. Ликование и радость выстраданной Великой Победы!... Десятилетним мальчиком Я был на салюте Победы на Красной площади! Никогда не забуду море ликующего народа в военной форме и в штатской одежде со слезами радости. Народ ликовал, пел, смеялся, обнимался, танцевал. А потом красивый, колоссальный салют в 30 залпов!!! И один кудрявый майор после окончания праздничного Салюта, на своём плече нёс обалдевшего от счастья Игоря от Красной площади до Белорусского вокзала...

Прошло много лет.

 

К 50-летию Победы я написал песню «Вальс Ветеранам»

Мне уже много лет,

И Весна напророчила осень,

Но я с трепетом жду

Уж не свой, а другой Юбилей,

Где сиреневый сад,

Улыбаясь грустит через проседь...

В театральном саду

Я встречаю военных друзей...

Орденами звенят,

Улыбаются юные старцы,

Восклицая: «А помнишь!»

Бессчётное множество раз.

Попоют, помолчат,

Или бодро закружатся в танце...

И надолго запомнишь

Ностальгию танцующих глаз...

Той войны уже нет,

Но свербит не зажившая рана,

Хоть пол Века прошло

С той поры, как гремела война!

Мне б – в сиреневый цвет,

Да прижаться б к груди ветерана,

На которой, как память,

Звенят и блестят ордена.

 

 

А теперь, каждый год я хожу на встречу с Ветеранами войны – 9 мая на Театральную площадь, а 5 декабря в деревню Снегири, где дивизия Генерала Белобородова погнала немцев с Земли Советской. 

 

 

 

 

После войны окончил школу, в 1952 году - ремесленное училище, работал слесарем-ремонтником на Московском заводе «Пролетарский труд» на Красной Пресне.

 

Служил в ВДВ Советской Армии в ГДР. Осенью 1956 года принимал участие, как воин-интернационалист, в известных венгерских событиях в районе города Пешта. На третий день операции был ранен и переправлен в центральный госпиталь группы советских войск в Германии в город Белиц.

 

Три года работал слесарем-сборщиком, бригадиром на заводе им. Рошаля (город Гатчина, Ленинградская область) В 1958 году нашей комплексной бригаде одной из первых присвоено звание «Бригада Коммунистического труда”.

 

С 1960 года в системе газовой промышленности и нефтегазового строительства.

 

В 1960 – 1967 годах работал в Ленинградском управлении магистральных газопроводов. В это время заочно и на вечернем отделении получал высшее образование в двух вузах: в Московском институте нефтехимической и газовой промышленности и в Ленинградском инженерно-строительном институте.

 

С 1967 года — прораб, начальник колонны треста «Мосгазпроводстрой»; старший инженер Ленинградского проектного института Гипроспецгаз, старший инспектор Госгазинспекции; старший прораб, начальник участка СМУ-1 треста «Ленгазспецстрой»; заместитель начальника Передвижной механизированной колонны треста «Ленгазспецстрой». В 1989 – 1993 годах работал заместителем управляющего трестом «Мосгазпроводстрой», начальником отдела - заместителем начальника ССО «Центртрубопроводстрой».

 

 Расскажу о некоторых наиболее ярких страницах трассовой жизни.

 

… Природа вводила свои коррективы в ход строительства. Техника, порой, не выдерживала нашего темпа. А пришедшая новая весна вспучила болота, по которым проходила зимняя промороженная дорога, короче, «зимник», разлилась паводком речек и ручьёв. Ф.В.Тихий принимает и согласовывает решение доставить 3 км. трубы в район 48 – 51 км. вертолётом Ми-6, иначе год будет потерян. В Пунге на сварочном стенде сваривались двухтрубные секции из труб диаметром 1020 мм., так называемые, плети «двухтрубки». Плети вывозили на подготовленную под вертолёт площадку, и на специальных траверсах вертолёт перетаскивал их к нам на трассу. Заправлялись вертолёты керосином в посёлке Нарыкары, и выполняли до одиннадцати рейсов в день. Так как на взлёт вертолёту требуется большое количество керосина, то было принято решение, чтобы он не садился на выгрузку, а зависал в пяти метрах над землёй, и после того, как такелажники отцепляли плеть от траверсы, вертолёт взлетал за следующей плетью, или на заправку.

 

Прошёл месяц и работяги стали роптать, а потом требовать, чтобы их отвезли в Пунгу, помыться в бане и прочее. Вертолёт Ми-4 в это время не летал. Кто-то вспомнил, что сам прораб забирался в вертолёт по тросу, который держал траверсу. Мгновенно, под оглушительный свист от винтов вертолёта, многие ребята, как говорят, на полусогнутых от ветра, ринулись под вертолёт. Когда Ми-6 взлетел над тайгой, мы увидели, что на подвеске, вцепившись в трос, висят 2 человека, сверху Николай Коялайнен, шофёр «ПИЛовской» машины, и Слава Серый – дефектоскопист лаборатории. Холодный пот, страшные мысли и полная беспомощность… Вертолёт скрылся из виду, а мы стояли в оцепенении от содеянного и увиденного. Через минут пять – десять звук вертолёта стал усиливаться. Он показался над тайгой, и мы увидели, что на тросу висит только Николай Коялайнен, который был сверху, а Славы Серого нет, значит, упал…. Ну, думаю, всё, тюрьма. А потом, как оказалось, Слава со страху залез по Николаю в вертолёт, а Коля со страху не мог рук оторвать от троса.

 

Родилась после этого случая стихотворная зарисовка «На подвеске»

 

Свистит лопастями МИ-6 -

Трудяга, по прозвищу «Мишка»

 

Был случай, просто обалдеть!

Кипели мы тогда в работе.

Тащил МИ-6 со свистом плеть 

И разгружал её в болоте. 

От ветра стелится трава 

И подгибаются колени. 

Под вертолёт пошла братва, 

Как говорят, к едрене фене. 

По одному по тросу в люк 

Пошли отчаянно ребята. 

Но вертолёт усилил звук, 

А командир ругался матом. 

Под серым днищем – суета, 

А командиру надоело. 

И он кричит нам: «От винта!» - 

И вмиг ГРОМАДИНА взлетела. 

Над лесом взвился вертолёт, 

Гляжу, а на подвеске двое. 

По мне – струёй холодный пот, 

Ору, свищу и матом крою. 

Быть может, кто-то услыхал, 

Иль кто-то в люк взглянул случайно, 

И вертолёт два круга дал, 

И стал снижаться моментально. 

Смотрю, висит уже один. 

А где ж второй?! В тайгу свалился?! 

За всё в ответе я один! 

Неужто Станислав разбился?! 

Завис над нами вертолёт, 

Вцепившись в трос, под ним Никола. 

Его тащу, а он орёт, 

Не может вымолвить ни слова. 

С трудом от троса оторвав 

Николу бледного, как саван, 

Я в люк залез – там Станислав, 

А вместе с ним и вся орава 

«Я думал, ты в тайгу упал!» - 

Ему кричу, а он смеётся: 

«Со страху я сюда попал, 

Я думал, Колька оборвётся». 

«Так ты по Кольке в люк залез! 

А он со страху в трос вцепился». 

«В Пунгу нам нужно позарез»,- 

Сказал пилот, и «Мишка» взвился.

 

 

 

Ещё об одном уникальном страшном, и в то же время интересном случае, который произошёл со мной во время доставки партии железобетонных свай санным поездом из Дудинки до колонны.

Мне довелось сопровождать санный поезд, состоящий из восьми тракторов с подсанками, на которых были загружены железобетонные сваи. Трасса проходила по зимнику – бывшей узкоколейной железной дороге. Дорога то поднималась резко вверх, то круто падала вниз. Мой трактор шёл замыкающим. Близилась ночь. Правда, ночь была и днём, так как она – полярная. День состоял из полоски света, которая появлялась на горизонте всего на несколько минут. Небо нависло лилово-чёрным покрывалом, стёганным яркими переливающимися звёздами. Северное сияние гуляло по небу бледно-зелёными полосами. Я трясся на сиденье, и в полудрёме пребывал в мыслях о Ленинграде.

Вдруг раздался режущий ухо скрежет – это разлетелся на нашем тракторе бортовой подшипник. Колонна ушла в ТУНДРУ, а мы остановились, так как дальше продолжать путь было нельзя. Принимаю решение идти пешком в Дудинку на мехбазу за подшипником. От Дудинки мы отъехали двенадцать километров. Оставив бульдозеристу Николаю ружьё, не имея при себе другого оружия, двинулся пешком в обратный путь.

Дальше произошло такое событие, которое я не забуду до конца дней своих. Шёл по краешку земли под чёрным небом, на котором искрились миллионы ярких неведомых звёзд. Хотя мороз стоял за сорок градусов, я его не чувствовал. Пребывая в душевном романтическом состоянии, мысленно гордясь самим собой, я скользил унтами по искрящемуся насту зимника. Вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, а потом чьё-то горячее дыхание. Резко обернулся и обмер от страха. В пятидесяти метрах от меня по зимнику за мной шёл огромный белый полярный волк.

Спустя двадцать лет я рассказал об этом случае в стихах «Концерт в двенадцать километров»

 

Как лют мороз! Как щёки побелели!Глаза слезятся. На ресницах лёд.Мы трактора ведём к конечной цели,Мы просто строим здесь газопровод.Я слышу перезвон промёрзших траков.В Норильск идёт колонна тракторов,От тёплых и прокуренных бараковВ седую тундру, в логово ветров.Раздался скрежет. Встал тягач последний.Подшипник разлетелся на куски.Колонна впереди, а я как пленник,Зажатый бесконечностью в тиски.Приняв решенье повернуть обратно,Я двинулся пешком в обратный путь.Иду в Дудинку, в ночь, и мне понятно,Что должен ради дела я рискнуть.Холодный воздух горло обжигает.Я шарфом замотал и рот, и нос.Зелёное сияние гуляет,И в камень унты превратил мороз.Шагаю я один по краю света,По бесконечно белой целине.Над головою звёзды и планеты,И кто-то дома помнит обо мне.Но вдруг я резко встал. Мне показалось, Что кто-то смотрит. Не возьму я в толк…И в мыслях моих всё перемешалось,Я обернулся и увидел: волк!Полярный волк, с промёрзшею щетиной,С зелёными глазами, весь седой.Мурашки поползли со скул на спину,А он издал протяжный, страшный вой…Романтика исчезла моментально.Я вспомнил Мцыри, барса, страшный бой.Но здесь совсем не то, здесь Север дальний,А сердце мне подсказывало, пой…И я запел, запел, что было мочи!Я шёл спиной вперёд и пел, кричал!Такой концерт в полярной чёрной ночиНикто бродяге волку не давал.Я песню «По долинам и по взгорьям»Раз двадцать или больше волку пел.Я голос свой сорвал, мне было больно,И шарф мой от дыханья леденел.И так я пел двенадцать километров,А он всё брёл за мной, потупя взор.И мой мотив подхватывали ветры.Во взгляде волка был немой укор.И он отстал, но сзади шёл по следу.Его инстинкт и голод гнал за мной.И я воспрял, я одержал победу!Я выиграл без схватки этот бой!Вот станция Дудинка показалась,Я совершенно выбился из сил.А волку ничего не оставалось,Как только выть. Он сел на снег, завыл…И сколько было в вое том печали,И сколько было в вое том тоски!..Мы вместе с этим волком одичали,Похожи были чем-то и близки.Прошли года, ушли в забвенье ветры,И я уже почти что стал седой.Но тот концерт в двенадцать километровЯ буду помнить, как и волчий вой.

Только когда я убедился, что волк за мной не идёт, когда он превратился в точку, я побежал. До «угольного» бежал. Когда добрался до мехбазы, плюхнулся на табуретку в кабинете Григория Андреевича Мощенко и ни одного слова сказать не мог, так как голоса у меня не было. Я ему написал на бумажке, что мне нужен бортовой подшипник для трактора. Он его выдал, дал мне машину ЗИЛ-157, и я отправился в ТУНДРУ к своему трактору.

 ***

На строительстве газопровода Средняя Азия – Центр был рейс, который я не забуду до смерти.

Прилетел к нам экипаж, где первым пилотом был Юрий Лысов. Полетели мы по делам на трассу, да и в Нукус нужно было залететь в Исполком, в Кунград в санэпидемстанцию. Летим… Вдруг Юрий мне говорит: «Не долетим мы, наверное». «Почему?» - спрашиваю. Он говорит: «Обледенение начинается». Я ему в ответ: «Юра, позарез нужно! Может, прорвёмся?» «Попробую» - отвечает. Смотрю в иллюминатор и вижу, как на крыльях самолёта быстро нарастает лёд.

Самолёт начало трясти. Лысов говорит: «Всё, попали, я разворачиваюсь». Летим молча. В кромешном тумане самолёт трясёт. Про себя думаю: «Разобьёмся, нужно что-то написать». И я пишу стихи, может быть последние стихи в своей жизни. Меня охватил мандраж, но виду не показываю. Когда немного снизились, увидели столбы, идущие вдоль железной дороги. Столбы стали для нас ориентиром. Думал, что разобьёмся, а песня останется. Чудак!

 

Слава Богу, всё обошлось.

 

 

 

Туман, туман, пустыня вся в снегу,И утонуло небо всё в снегу,Но мы летим, летим, летим вперёд,Летит Ан-2 – надёжный самолёт.Нам очень нужно вырваться в Нукус,Нам очень нужно вырваться в Кунград.Глядит пилот вперёд, ведь он не трус,Но всё ж придётся повернуть назад.И по столбам летит наш самолёт,Летит назад - нельзя лететь вперёд.И от столбов теперь не отойти,Другого нет у лётчика пути.Лишь по столбам пробрались, по столбам,В тумане скрылась станция Бостан.Десятый круг, площадки не найти.Удар колёс и вздох – конец пути!

 

***

 

А теперь я хочу поведать ещё о страшном случае, который произошёл со мной и с начальником участка Владимиром Константиновичем Авиловым на плато Устюрт в жаркое лето 1972 года.

 

Стоял жаркий, до звона в ушах, день. Солнце находилось в зените. Бригады приехали с трассы отдыхать, а мы с Авиловым сели в трубовоз без прицепа Урал-375, как у нас на трассе говорили: «чем меньше начальник, тем больше машина», и поехали в райцентр, «то бишь», как говорил Володя Авилов, в Кунград. По пути решили: мол, такая жарища стоит, заедем-ка сначала на Аральское море, искупнёмся, а потом уже делами займёмся. Ну и пошли в сторону КС-7, это примерно километров шестьдесят будет. А дорог по пустыне наезжено – миллион, так как каждый водитель старается по целине проехать, чтобы пыли меньше глотать.

 

Короче, мы заблудились. Ориентира никакого, солнце в зените. Машина раскалилась. С нас солёный пот градом, а по мокрой морде пухляк* налип, глаза ест от соли, в голове гудит, губы пересохли, в общем, ад кромешный. Такыр** блестит, как зеркало. От него в небо поднимаются струи горячего воздуха. С надеждой смотришь в горизонт и видишь то какой-то посёлок, то – озеро, то кустарник.

 

* Пухляк — очень измельчённый, пропитанный солью грунт бывшего дна моря (такыра). Он, как вода, впивается в каждую складку кожи, волосы от него становятся дыбом и не расчесать, а глаза слезятся от соли и пыли.

 

** Такыр — это бывшее дно моря, он весь в трещинах, гладкий, как зеркало, и блестит на солнце так, что путнику от жажды кажутся миражи.

 

 

 

Начинаешь понимать, как люди сходят с ума в пустыне от дикой жажды. Чтобы понять настоящую жажду, нужно её испытать в пустыне, когда потерял надежду найти воду. А кругом бескрайнее море сыпучих песков, и видишь то, что тебе хочется видеть, то есть – мираж. Наткнулись мы на кладбище басмачей, оно ещё со времён гражданской войны осталось. Там ни фамилий нет, ни имён. Безымянное кладбище, на котором хаотично разбросаны столбики, сделанные из бутовых камней, сложенных друг на друга пирамидой...

 

А дальше, когда нервы стали сдавать, мы увидели одинокий обелиск, наискосок устремлённый ввысь, внизу табличка с надписью: «Елене Серебровской, студентке Ленинградского университета, погибшей от жажды в 1963 году, не дойдя до арыка 2 километра».

 

Эта последняя приписка поселила в нас надежду - выжить. Мы нашли тот арык! Смерть этой девушки спасла нас от гибели!

 

 

 

Обелиск спасения

 

Жаром дышит такыр, ввысь стремится МИРАЖВ воспалённых глазах, в пересохших губах!По УСТЮРТУ кружу – бесконечный вираж.И солёный ПУХЛЯК захрустел на зубах.Неужели конец?! Страшно хочется пить!Я плетусь в горизонт, там, где лес и вода.В нервном шоке кричу, что мне хочется жить!Боже мой!.. Помоги!.. Надо мною беда!Я в барханах плутал, и тушканчиков пискЗазвенел в голове… Иль схожу я с ума!Вдруг я вижу: стоит предо мной ОБЕЛИСК!Уже ночь… И его освещает луна.Серебровская Лена погибла в песках.Я читаю, что в двух километрах – АРЫК.На коленях стою… И колотит в висках…И в молитве застыл деревянный язык.Я нашёл тот АРЫК… Меня спас ОБЕЛИСК.Из ладоней глотал я НЕКТАР ледяной.Лишь потом я назвал неоправданный рискПод Кунградом – своей ПРИАРАЛЬСКОЙ СУДЬБОЙ.

 

 

 

***

 

На мою долю выпало подписывать Акт Государственной комиссии в двадцати трёх организациях. И почти каждый член комиссии изощрялся, как только мог. Это целая эпопея - подписывать такой документ. Декабрь был на исходе, времени оставалось очень мало. А нашему тресту «Ленгазспецстрой», чтобы получить вводную премию /премию за ввод объекта/, требовалось подписать Акт Госкомиссии только этим – 1972 годом.

 

Двадцать третья подпись

 

Газопровод давно уже в работе,И снегом припорошена земля.Я с Актом Госкомиссии в заботеПод Новый Год, к исходу декабря.Про это можно написать поэму, Как двадцать две я подписи добыл!Я отдал дань Кунградскому гарему,Лишь так от СЭС я подпись получил.И через тридцать лет хотел бы спеть я, Про то, что я не знаю до сих пор, Как получилась подпись двадцать третья!И за какой изысканный набор.Ташкент… Ренат Махмудович Фазиев – Инспектор профсоюзного ЦК.И мне с собой ребята загрузили:Коньяк, икру, цыплёнков табака.Ему звонил с Ургенча Афлятонов – Голубоглазый, главный инженер.«Я Симановского приму в субботу дома», -Сказал Фазиев, - «Я не изувер».«Пускай везёт коньяк твой Симановский,Я приготовлю вкусный бешбармак».Но вот беда, не повезло чертовски – Погода не наладится никак.Я двое суток просидел в Нукусе, И сутки я в Ургенче просидел.Здесь ветер дул, как будто на Эльбрусе,В Ташкент я в понедельник прилетел.С презентом в целлофановом пакете,По бесконечным лестницам ЦК.Фазиеву расплылся я в привете,Достал коньяк, цыплёнков табака.Ренат, держа лицо своё в секрете,Мне в холодильник спрятать всё велел.«Я б подписал в субботу Акты эти», -Мне говорит: «Но ты ж не прилетел».«Так в чём же дело?» - говорю смущённо,Раскладывая Акты на столе.Он вскинул брови очень удивлённо,Как будто бы хотел сказать «Алле!»«Инспектор полетел к тебе на трассу,Не торопись родной, тебя прошу.Он прилетит, доложит, и я сразуВсе Акты моментально подпишу».Спросил меня, мол, где остановился?Наверное, в Ташкенте в первый раз?И пригласил домой. Я согласился.А тут как раз настал обеда час.Обедали мы вместе в ресторанеС названьем «Голубые купола»,Краснел коньяк в серебряном стакане.Мы отложили в сторону дела.Во рту горело от люля-кебаба,Пот градом тёк со лба и по щекам.Электрофон крутил пластинку «Абба».И так кайфово, клёво стало нам.Потом мы чай гоняли на работе,Зелёный чай хлебали из пиал.Лежали Акты в синем переплёте.Ренат Фазиев Сидикова ждал.Тот не звонил. И мы, устав изрядно,Поехали к Фазиеву домой.Мне от души глядеть было отрадно,Как его детки встретили гурьбой.Их было пятеро. Жена была в роддоме.Должна была на днях ещё родить.А во дворе барашки на соломеЧего-то блеяли, просили, видно, пить.Ренат Махмудович на кухню удалился,Стал в казане готовить бешбармак,А я с детьми сопливыми возился,Учил их петь и танцевать гопак.Детишки, ползая по мне, помяли брюкиИ пели песню «Голубой вагон»,Обтёрли о пиджак носы и руки,И мне включили свой магнитофон.Стоял казан на сереньком паласе.Мы на циновках ели бешбармак.Как вкусен бешбармак! Как мир прекрасен!И как пошёл оранжевый коньяк!Ташкент! Ташкент! Ты очень хлебный город!Бараний жир стекает до локтей.И я Фазиеву, и он мне очень дорог.Близка мне куча маленьких детей.Всё в лоскутах верблюжье одеялоМеня укрыло вместе с детворой.А утром нас с Фазиевым качало.Он брёл, как я, с чугунной головой.Мы пили чай с утра и до обеда,А после – в «Голубые купола».И я подумал: «Вот она, победа!»Я подпись получу, и все дела.Ренат сказал, что подписать не может,Раз Сидиков ему не позвонил.Мне захотелось дать ему по роже,Но я сдержался из последних сил.Вот навалилось, право, всё до кучи!Звоню в Ташауз, слышу: «Вам кого?У нас произошёл смертельный случай,И Сидиков расследует его».Фазиев вызвал Сидикова сразу:«На трассу Симановского лети!И подчиняйся моему приказу!Покойника не сможешь ты спасти».А вечером опять: коньяк, гитара,Сопливые детишки, бешбармак.И блеяла в хлеву его отара,Кричал с надрывом бешеный ишак.Опять бреду с Ренатом на работу,А голова, как колокол гудит!Как с Актами попасть в Тулей в субботу?!Быть может, Сидиков всю трассу облетит?Была в Ташаузе нелётная погода.Сидит вторые сутки вертолёт.Нужна мне подпись только этим годом!Иначе премия вводная пропадёт!Я умоляю Сидикова страстно:«Фазиеву скажи, что ты летал!»Увещевал узбека я напрасно.Фазиев, сволочь, Акт не подписал!«Ну, Бог с тобой! Я Акты оставляю.Рабочие меня в Тулее ждут».И в ночь в Нукус обратно улетаю,Иначе в Ленинград все побегут.В Нукусе встретил Колю тракториста,Летел он за машиной в Ленинград.Он говорил мне, что вернётся быстро,Через недельку, максимум, назад.«Поедешь ты в Ташкент, подпишешь Акты, -Я Николаю строго наказал, - Потом в отгуле две недели шастай».И вмиг его билет я в кассу сдал.И через тридцать лет хотел бы спеть я,Про то, что я не знаю до сих пор.Как получилась подпись двадцать третья?!»На том кончаю длинный разговор.

 

 

 

Тракторист этот - Николай Бабин. Я его с тех пор никогда не видел. А хотел бы спросить, как ему удалось у Фазиева эту злополучную подпись получить за один день. Короче, Акт был подписан, трест «Ленгазспецстрой» за этот участок на газопроводе САЦ-3 (Средняя Азия — Центр, 3 очередь) премию вводную получил.

 

 

 

***

 

Никогда не забуду один забавный случай, который произошёл в жилом городке Ярцево. Возвратился из Белоруссии один бульдозерист, которого я отпустил домой на неделю. Заходит ко мне в вагон-контору, в руке свёрток в газете, и говорит: «Игорь Григорьевич, это Вам с благодарностью». Я ему говорю: «Я не возьму, мне не нужно никакой благодарности». «Да ладно» - сказал он, поставил свёрток на стол и вышел из конторы. Развернул я свёрток, а там - белорусская горилка. Алкоголь в те времена был дефицит. Сам себе думаю, что ж это взятку мне принесли за доброе дело?

 

Взял я эту бутылку в газете за пазуху и вышел из вагончика. Думаю, кому ж её отдать. Напротив конторы стоял вагончик дефектоскопистов. Зашёл в вагончик, и эту бутылку положил под подушку на одной кровати. Слава Богу, подумал я и вернулся в контору. Через некоторое время ко мне заходит комендант, по-моему, Зоя Александровна Останина, и говорит: «Игорь Григорьевич, приехал пожарник, предписание пишет, надо где-то бутылку достать». Я говорю: «А где я возьму тебе бутылку», и тут вспоминаю про ту, что под подушку кому-то положил. Я пошёл в этот вагончик взял свёрток с горилкой и вернулся в вагон-контору. С пожарником все вопросы мы решили нормально...

 

Самое интересное было на второй день. Заходит в контору дефектоскопист Валентин Тодорашко и мне говорит: «Григорич, вчера такой фокус со мной произошёл, с ума сойти, не встать». Я спрашиваю: «Валентин, что произошло?» И вот он мне рассказывает: «Прихожу вчера после обеда в свой вагончик, ну, думаю, немного отдохну, время ещё есть. Прилёг на кровать, чувствую под головой что-то твердое. Поднял подушку, а там, представь, Григорич, бутылка горилки. У мужиков спрашиваю, кто, мол, положил? Все удивляются, плечами жмут. Поудивлялись, поудивлялись, и решили: вечером перед ужином оприходуем. После работы пришли с предвкушением – хорошо поужинаем. Поднимаю подушку, а там пусто. «Не может быть» - сказал я и рассмеялся со всеми, кто был в это время в конторе. Я ему потом об этом на Выборгской трассе рассказал.

 

 

 

***

 

В Смоленской области трасса – это кромешная, непроходимая, вязкая жирная глина, цвета охры, особенно, когда идут дожди, тогда из этой жижи выбраться невозможно. И вот такой случай. Еду я в бригаду монтажников, смотрю, сидит бригада и курит. «В чём дело?» - спрашиваю. «Да вот трубоукладчик сел по кабину в глинистую жижу». А эта жижа покрылась корочкой льда. Гляжу, Вадим раздевается до трусов, берёт строп и ныряет с ним в эту ледяную жижу с головой. Как он умудрился зацепить петлю стропа за дышло трубоукладчика, не представляю. А он зацепил. Сел на рядом стоящий бульдозер и вытащил трубоукладчик. Кто-то из бригады сказал: «Дурак». Да не дурак он, а Герой, да как объяснить? Порой, и били его за такую активность. Беляев его звал: «Гори, гори моя звезда». Так и сгорела эта ЗВЕЗДА на трассе. Придавило его трубой, и всё. Царство ему небесное. Но это случилось много позже.

 

 

 

***

 

На трассе начался аврал, штурм, иначе говоря. Делали мы сложный переход через реку Хмость. Берега у этой быстрой речки крутые. Знаменитый наш монтажник, самый грамотный бригадир Василий Ефимович Оношко, на берегу смонтировал дюкер из труб диаметром 1220 миллиметров, длиной 260 метров с набором трёх криволинейных участков. Эту зафутурованную деревянными рейками по изоляции махину с навешанными на неё чугунными грузами поддерживало семь трубоукладчиков фирмы «Caterpillar». Первый трубоукладчик стоял на топкой пойме реки на деревянном настиле из брёвен, иначе – на лежнёвке.

 

Я провёл инструктаж с каждым участником колонны, определил, какие буду давать сигналы белыми флажками машинистам трубоукладчиков. Я стоя на земляной призме высотой метров семь от дна траншеи. Рядом со мной стоял ответственный от министерства: главный инженер Загрангаза Сергей Сергеевич Щенков.

 

Даю команду на сплав. Трубоукладчики осторожно пошли вперёд. Зрелище было грандиозное. С того берега лебёдкой тянули трос, который мы закрепили за пулю на торце дюкера. Вдруг Лилия Афанасьевна Григорьева, наша лаборантка, спрыгнув в траншею, закричала: «Стойте, стойте, изоляцию задрало!» Колонна остановилась, как вкопанная. Дюкер закачался. Первый трубоукладчик стал проваливаться сквозь лежнёвку. Смотрю, футеровка перед погружением в воду стала отходить от трубы, и труба в этом месте сломалась. Я кричу Оношко: «Вася, сплавай на плоту на тот берег и замерь, выйдет ли излом на противоположный берег или нет». Василий Ефимович сплавал и сказал мне, что выйдет метров на десять.

 

И вдруг мне Щенков на отборном матерном языке говорит: «…Кто здесь командует протаскиванием дюкера?!» Я говорю, что я. «Ну, так, …, командуй!» А Лиля Григорьева в траншее. Я ей кричу, а она за рокотом моторов не слышит. Ну и я на том же языке крикнул, махнул рукой, земля подо мной сползла в траншею, и я рухнул с семиметровой высоты, ударившись сильно спиной о трубу. В горячке вскочил, взлетел опять на свой командный пункт. Лиля, ворча, покинула траншею, трубоукладчик заякорили, и сплавили этот дюкер через реку. Излом трубы, как и говорил Василий Оношко, вышел с запасом на тот берег. А потом я почувствовал, что от боли в спине и в ноге, не могу идти. Щенков меня на персональном вертолёте вывез в Ярцево, и на своей «Волге» отвёз в Ярцевскую больницу. Оказывается, я выбил два диска из позвоночника.

 

 

 

***

 

На строительстве газопровода Ленинград – Хельсинки был сложный переход через реку Сестра, где проходила бывшая граница между Финляндией и Советским Союзом. Я руководил монтажом этого уникального, на мой взгляд, перехода. Берега реки были очень крутыми, техника не могла подойти, нужно было делать срезки, чтобы потом установить проектные сваи. Несколько раз пытались сделать площадку под сваебойку, но открывшийся плывун, сносил всё в реку, и невозможно было никак подойти. Приезжали проектировщики, но никакого конкретного, для данной ситуации, решения не было принято...

 

И вот в голову пришла отчаянная мысль!

 

Вручную вырыли два котлована под трубу 1020 мм, шпунтируя стенки толстыми досками, забивали их кувалдами, и придавливали ковшом экскаватора, делали распорки, стрелой экскаватора поставили трубы вертикально на уложенные ложементы, сначала одну, потом другую, а потом вручную, по цепочке, предавая мешки с цементом сверху вниз, мешали цемент с грунтовой водой, с речным гравием, с арматурой. В результате этой битвы, в течение суток мы установили две заглублённые колонны метрового диаметра, заполненные изнутри железобетоном. Потом сделали растяжки с двух сторон, связав их с опорами, установленными выше, в твёрдый грунт. Когда эта конструкция схватилась намертво, вырезали резаком сёдла под газопровод и уложили его на мягкие прокладки, выполненные из рубероида и битума в несколько слоёв.

 

Прошло уже больше 40 лет, а газопровод работает, и переход через реку Сестра стоит!

 

На строительстве отвода на город Выборг был очень сложный переход через железную дорогу Ленинград – Хельсинки!

 

Бурить переход под дорогой нам запретили, так как в этом месте дорога проходила по плывунам, и во избежание аварии в проект был заложен метод продавливания, а такого оборудования в то время на балансе треста не было, да и времени, чтобы его где-то достать, не оставалось. Стоим мы как-то с Александром Петровичем Васильевым у места этого перехода и думаем, что же делать? И вдруг приходит отчаянная мысль, а что, если мы вместо четырёхниточного перехода диаметром по 200 мм каждый, протащим трубу диаметром 530 мм в имеющийся кожух диаметром 1220 мм, в котором проходило всего две трубы 200 мм напорной канализации.

 

Но в траншее стояла постоянно вода, а ниже – плывун.

 

Достал наш бывший диспетчер треста Владлен Исаакович Хамермер шпунт «Ларсен-15», нашли мы сваебойку и начали этот шпунт забивать, случайно задели контактный провод – что тут было! Приехало столько народу из МПС (Министерство путей сообщения)! Скандал был на всю Октябрьскую железную дорогу. Работы приостановили, потом долго согласовывали, наконец, дали нам «окно», когда можно работать.

 

Протащили мы в существующий патрон изолированную трубу 530 мм с утолщённой стенкой. Забили шпунт и пожарными помпами стали воду откачивать, а вода прибывает. Стали откачивать старыми надёжными насосами типа «лягушка», но трубу пристыковать не успеваем. Народу собралось много, нужно было принимать решение...

 

Понимаю, что наружным швом трубу не заварить. Принимаю решение, пристыковать к этой трубе отвод 90⁰, чтобы выйти наверх, а сварку выполнить внутренним швом. Но диаметр трубы всего 500 мм, нужен очень маленький электросварщик. Но меньше Виктора Боброва сварщика не было. А он был не такой уж маленький. Так Бобров мне говорит: «Григорич, я это стык изнутри заварю за 1000 рублей».

 

Тогда это были деньги! А что делать? Я согласился. Привязали мы Виктора Боброва толстой верёвкой за пояс, залез он в трубу, пристыковали мы отвод, заварил Виктор стык изнутри. Еле-еле мы его через отвод вытащили. Тысячу рублей я ему, как обещал, заплатил.

 

 

 

***

 

Когда мы продували после испытания водой участок аммиакопровода Тольятти – Одесса от реки Терешки до реки Волги, случай был из ряда вон выходящий. На Терешке запасовали мы поршень с калибром, под поршень дали давление. Джон Рей, иностранный специалист из Шотландии, следил по весовому манометру, чтобы давление при продувке было не более двух атмосфер, чтобы калибр не помялся. Посчитали по времени, когда поршень должен был вылететь, и полетели вертолётом МИ-2 на Волгу. Ждём. Из конца трубы пошла ржавая вода, грязь, камушки. Трубопровод то дышал, то замирал, то опять с шипением выходил воздух, а за ним грязная, ржавая вода, которую мы закачивали из Терешки…

 

Испытание и продувку полностью проводил Григорий Ефимович Ковальский. Вдруг, конец трубопровода напрягся, давление увеличилось, ну думаем всё, сейчас поршень вылетит. Но трубопровод, плюхнув большой столб грязной жижи, затих, и сколько мы ни ждали, поршень не вылетал...

 

Рей говорит: «Застрял». Полетели мы обратно на Терешку. Говорю электросварщику Володе Васильеву: «Разрезай трубу, будем запасовывать другой поршень с калибром», - хорошо, что был ещё один калибр. Володе говорю: «Навари сваркой на поршне какое-нибудь слово, чтобы узнать потом, какой поршень вылетел». Володя для смеха наварил слово из трёх букв. И всё началось снова. Ковальский приоткрыл кран и поршень пошёл...

 

Опять мы с Реем полетели на Волгу, дождались, когда вылетел поршень, ждём второй, но его нет. Долго мы ждали, предполагая, что он за холмом застрял, даже давление немного прибавили, но его так и не было. Стало темнеть, вертолёт улетел...

 

А мы в честь продувки приготовили в городке выпивку, закуску хорошую, но, увы… Говорю ребятам: «Забирайте вылетевший поршень в УАЗик и поедем, только протрите его, а то он очень грязный». Стали мужики протирать этот поршень, а на нём надпись «…». Не может быть, думаю. Подошли мы к поршню с Джоном, качает он головой и говорит: «Как этот поршень мог перелететь в трубе через первый, не понимаю?»

 

А тут по берегу пастухи идут. Я у них, на всякий случай, спрашиваю: «Вы ребята поршня на берегу не видали?» Так они мне рассказали, что утром вылетел поршень, с того берега Волги подводники на катере приехали и это поршень увезли, короче, свистнули. Ну и дела, а мы, дураки, чего только не думали. Поздно вечером была баня, потом отметили испытание и продувку. Баня – это моё хобби. А утром Джон Рей, почёсывая затылок, говорит: «Если бы моя жена знала, что я ночью спал между двумя кроватями на линолеуме, она бы ни за что не поверила».

 

 

 

***

 

Баек таких можно вспомнить ни по одной на каждом объекте, на каждой трассе. А трасс за спиной...

 

Газопровод Игрим – Серов – Нижняя Тура – Пермь (н.п. Пунга, Комсомольский, Светлый, Пионерский... реки Пунга, Сосьва, Обь);

 

Газопровод Мессояха – Дудинка – Норильск (н.п. Хатанга, Диксон, Тикси... река Енисей);

 

Газопровод Сияние Севера (н.п. Талый, Инта, Воркута... река Печора);

 

Газопровод Средняя Азия – Центр (н.п. Тулей, Бастан, Каракалпакия, Опорная, Кунград, Нукус, Ургенч, Ташауз... реки Аму-Дарья, Сыр-Дарья... Аральское море);

 

Газопровод Ленинград – Хельсинки (н.п. Левашово, Кирилловское, Каменногорск, Выборг ... река Сестра, бывшая граница между СССР и Финляндией);

 

ГазопроводТоржок – Минск – Ивацевичи – Долина (н.п. Смоленск, Ярцево, Канютино, Сычёвка, Холм-Жирковский);

 

Аммиакопровод Тольятти – Одесса (н.п. Саратов, Сухой Карабулак, Ключи, Базарный Карабулак, Елшанка, Казаковка, Екатериновка, Бурасы, Петровск, Вольск, Аркадак, ... реки Волга, Терешка, Бакура);

 

Газопровод Уренгой – Новопсков(н.п. Екатериновка, Павловск);

 

Газопровод Уренгой – Помары – Ужгород(н.п. Черкасы, Золотоноша);

 

Газопровод Изборск – Инчукалнское ПХГ(Валдай – Псков – Рига) (Псковская обл., Эстония, Латвия, н.п. Печёры, Изборск, Рига; озёра Чудское, Псковское);

 

Сургутский регион – освоение газовых и нефтяных месторождений (Фёдоровское, Родниковское, Лянторское, Орехово-Ярмаковское, Мегионское, …);

 

Газопроводы Уренгойского и Ямбургского месторождений (н.п. Новый Уренгой, Ямбург, Надым, Пангоды, ... Обская Губа и много северных рек);

 

Газопровод Парабель – Кузбасс(н.п. Томск, Кривошеино);

 

Несчётное количество объектов газификации посёлков и деревень...

 

 

 

С 1993 года на пенсии. Правда, еще лет десять возглавлял фирмы, занимавшиеся ремонтом кровель, фасадов зданий и строительством частных коттеджей.

 

Всё-таки творческое начало взяло верх. Пишу стихи и песни, состою в Союзе писателей России, издал несколько книг. В 1996 году создал Некоммерческую организацию Фонд «Творческая мастерская Автор», записываю диски как со своими песнями, так и других исполнителей. Как автор-исполнитель признан лауреатом и дипломантом Фестивалей авторской песни имени Валерия Грушина, имени Владимира Высоцкого, «Вдохновение» имени Клавдии Ивановны Шульженко, «Салют Победа», «Владимирский централ», «Русская песня Радио Столица», «Золотой Ёрш». Горжусь многолетней дружбой с Трошиным. Владимир Константинович исполнил и записал восемнадцать песен на мои стихи и музыку.

 

В 1998 году в Издательстве «Недра» вышла книга «Голубой меридиан», в которой перемешались стихи и проза, комичные случаи и житейские трагедии, трудовые будни и праздники трассовиков, нефтегазостроителей. Изданы также книги «Под стук колёс», «Беспредел», «Признаюсь Северу в любви», «Метеорит», «Весна 45-го года», «Ma.ru.Ся Девочка Джунглей», «40 лет Ленгазспецстрой». Публиковал свои стихи в различных журналах.

 

Уже без малого два года ветераны отрасли на своих мероприятиях хором исполняют написанный мною Гимн Российского Союза нефтегазостроителей».

 

 ***

 

И.Г. Симановский. Биографическая справка

 

Окончил в 1952 г. ремесленное училище, по специальностям – токарь-универсал и слесарь-сборщик.

 

1952 – 1953 гг. - слесарь – ремонтник на московском заводе «Пролетарский труд».

 

1953 – 1954 гг. - копировщик, чертёжник «Центроэнергометаллургпром».

 

1954 – 1957 гг. - служба в рядах Советской Армии.

 

1957 – 1960 гг. - слесарь-сборщик, бригадир на заводе им. Рошаля (г. Гатчина, Ленинградская область).

 

1960 - 1967 гг. – оператор, мастер, диспетчер Ленинградского управления магистральных газопроводов (ныне ООО Лентрансгаз) Газпрома СССР.

 

1967 – 1968 гг. – прораб СМУ-7 треста «Мосгазпроводстрой».

 

1968 – 1969 гг. – прораб, начальник колонны СУ-14 треста «Мосгазпроводстрой».

 

1969 - 1970 гг. – старший инженер Ленинградского проектного института Гипроспецгаз.

 

1970 – 1971 гг. – старший инспектор Госгазинспекции Мингазпрома СССР.

 

1971 – 1988 гг. – прораб, старший прораб, начальник участка СМУ-1 треста «Ленгазспецстрой».

 

1988 – 1989 гг. – заместитель начальника управления Передвижной механизированной колонны треста «Ленгазспецстрой».

 

1989 — 1993 гг. – заместитель управляющего трестом «Мосгазпроводстрой», начальник отдела — заместитель начальника ССО «Центртрубопроводстрой».

 

1994 — 1995 гг. - генеральный директор строительной компании «ИСВА».

 

1995 — 2004 гг. - генеральный директор строительной компании «СИЛА».

 

С 1996 г. - учредитель и директор Некоммерческой организации Фонд «Творческая мастерская Автор».

 

Государственные и отраслевые награды: Гвардейский знак Таманской дивизии (1955 г.), Медали «Ветеран труда» (1986г.), «Защитнику свободной России» (1995г.), «300 лет Российскому флоту» (1996г.), «Генерал Армии Маргелов» (1996г.), «В память 850-летия Москвы» (1997г.); Добровольческий крест «Вера» (2012г.). Удостоин званий «Ветеран труда «Ленгазспецстрой» (1987г.), «Почётный работник Роснефтегазстроя» (1995г.), «Заслуженный нефтегазостроитель» (2012г.).

 

В 2015 году награждён Золотой медалью имени А.К.Кортунова.